|
 |
|
Письмо Сергея Крупского |
 |
|
Приветствую вас, уважаемые господа. В этом моем последнем к вам письме я хочу сообщить о своем решении, о причинах его принятия, а также пару напутственных слов. Мне очень хочется, чтобы вы меня поняли, прислушались к моим словам, попробовали взглянуть на мир с моей точки зрения. Может быть, кое-что из того, что я скажу, покажется вам абсолютно неприемлемым, если не оскорбительным и глупым. Поверьте, я решил сказать все, что воспоследует ниже, не потому, что я плохо к вам отношусь. Со многими из вас я знаком хорошо, кое-кто уже занял прочное место в моей реальности, с некоторыми из вас я просто вижусь несколько раз в году. Но мне вы пока совсем не безразличны, поэтому у меня есть мотивация сказать то, о чем, как мне кажется, я не должен молчать. Итак, о моем решении. Я решил прекратить всякую деятельность в отношении социального проекта «Монино». Я считаю, что в настоящий момент этот проект просто не существует. Я не понимаю смысла любых действий, которые я мог бы продолжать совершать в контексте несуществующего проекта. В первый раз я появился в Монино в конце 1997 года. Мне понравилось место, понравились люди. Постепенно со многими из тех, кто имел отношение к Монино, у меня выстроились долгосрочные взаимоотношения. Основные смыслы, которые озвучивались мне в самом начале, были вполне созвучны моим стремлениям. И я посчитал возможным принимать более активное участие в жизни монинского социума. В течение первых двух-трех лет я просто приезжал, общался и старался быть полезным в текущих делах. Поначалу этого оказалось достаточно. Сильно я не погружался. Глубоко не задумывался. Но вот когда я стал заниматься учетом монинских финансов, постепенно я стал задавать самому себе разные вопросы, на которые не мог ответить сам и получить ответ от других монинских деятелей. Но поскольку я в целом продолжал верить тому, что говорили мне люди, живущие в Монино и несущие основную ответственность за происходящее там, я продолжал совершать некоторые поступки. И могу признаться, что сегодня я оцениваю многие свои действия, как практически неосознанные. Хотя я пытался всегда задумываться об этом, впоследствии этого оказалось недостаточно. Настоящее понимание всех проблем монинской жизни возникло намного позже. Не могу говорить о том времени, когда Елена Давыдовна принимала все основные решения. Но вот начиная с того момента, когда произошел формальный разрыв, и распоряжаться финансовой помощью, поступавшей от немцев, стали другие люди, я считаю уместным дать оценку происходившим в то время событиям. В результате долгих размышлений я пришел к следующим выводам. В Монино никогда не было более-менее внятной социальной структуры. Условная иерархия заключалась в том, что дефакто Елена Давыдовна принимала судьбоносные решения, а остальные обеспечивали оперативную деятельность. Нельзя говорить о точном моменте, когда некие полномочия из одних рук перешли в другие. Поэтому я сам выбрал отправную точку, тот самый момент истины, который имел место. Монино никогда не было самостоятельно в своей жизни, и жизнеобеспечение деревни зависело от внешних финансовых источников. Момент перехода контроля финансового ресурса — ключевой момент в жизни монинского социума. Понятие ответственность всегда невнятно звучало в контексте жизни общины, но в тот момент, от которого я веду отсчет, произошел переход ответственности. Насколько я понимаю, никто до конца не понимает этого даже сегодня, но для меня это очевидно. Были определенные люди, дававшие деньги на вполне определенную деятельность. Эта деятельность подразумевала, вообще-то говоря, очень серьезную ответственность, в первую очередь за людей. Так что нельзя было взять деньги, но не взять на себя ответственности. Они были в тот момент связаны неразрывно. Этого, на мой взгляд, и не понимали тогда те, кто с большим энтузиазмом стал распоряжаться финансовыми потоками. Я не хотел бы давать оценку действий конкретных людей. Считаю возможным высказать свое мнение о том, что Елена Давыдовна, безусловно, была личностью. Вся беда ее заключалась в том, что она, судя по всему, просто не справилась с той ответственность, которую она возложила на себя. Почему-то все остальные сделали вывод о том, что все происходящее в Монино не может и не должно рассматриваться с точки зрения личной ответственности. Хотя они были свидетелями всего лишь недостаточно сильной личности, не более того. В результате они дефакто взяли на себя ответственность, но сознательно за этой ответственностью не было ни одной личности, ни одного «Я». Поэтому некому было думать о том, что собой представляет община, каковы истинные цели ее существования. Елена Давыдовна озвучивала то, что ассоциировала с собой, а после нее просто-напросто возник вакуум. И мне представляется очень странным то, что никто в тот момент не обратил на сей факт пристального внимания. А ведь уже тогда в монинском кругу были взрослые, умные, опытные люди. Пусть более молодые могли этого не понимать, но от всех остальных можно было вполне ожидать чего-то конструктивного. Результатом того, что ответственность за происходящее фактически повисла в воздухе, явилось то, что жизнь общины стала неуправляемой. Оказалось, что постоянные жители совсем не так глубоко осознавали истинные причины своего там присутствия. Не знаю, осознают ли они их и сейчас. Очень нелегко двигаться вперед, когда не знаешь, где это самое «вперед» находится, не можешь реально проверить, действительно ли есть движение. На самом деле все вертелось по кругу, и, я думаю, подсознательно это ощущали все участники дорожно-транспортного движения. Жаль, что на уровень сознания это так и не поднялось. К тому моменту, когда Елена Давыдовна реально отошла от управления общиной, было сделано много чего. В том числе было допущено немало ошибок, было принято достаточное количество неверных решений. Доказательством этому является сильное неудовольствие большей части общины руководством Елены Давыдовны. Надо было вовремя остановиться, постараться разобраться в том, что уже произошло, чтобы в будущем попробовать избежать тех же ошибок. Но всем было гораздо проще связать все произошедшее именно с бывшей главой общины. Это было, может быть, удобно, но это было неправильно. Причины всего крылись гораздо глубже. Уже тогда можно было понять, что озвучивавшиеся ранее цели недостижимы, что община несет ответственность за судьбы некоторых людей, а от этой ответственности нельзя просто так отказаться. Никто тогда не подумал, по силам ли ему это. Каждый конкретный человек должен был определить свое отношение к этому, меру ответственности, которую он готов на себя взять. И с точки зрения своей ответственности взглянуть на монинскую реальность. Ничего подобного я в тот момент не заметил. Жизнь шла в привычном ключе, хозяйственные заботы удачно избавляли от необходимости думать, все попытки вести конструктивные разговоры о жизненном устройстве Монино заканчивались ничем. Следующий момент истины наступил в тот момент, когда в Монино случилось очень грустное событие — умерла Лилька. Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что смерть проходит рядом с нами в тот момент, когда на необходимо измениться, необходимо понять что-то действительно важное, что не происходит из-за нашей врожденной или благоприобретенной непробиваемости, невосприимчивости. Когда умерла Лилька, я стал немного больше понимать. Понимать то, как мало мы реально можем. Именно тогда стало понятно, насколько весь монинский социум несостоятелен в своем стремлении соответствовать тем самым идеалам, ради которых создавалась община. Я утверждаю, что никто в нужный момент не взял на себя ответственность за человека, который по-настоящему нуждался в помощи. К сожалению, я не исключение. И меня это не оставляло в покое последние годы. Конечно, можно было бы сказать, что я формально никакого отношения к этому не имею, но это не будет по-настоящему правдиво. Во всяком случае, я это так чувствую. И вот, что удивительно, даже после произошедшего все продолжало идти по-прежнему. Были разговоры о неотвратимости неизбежного, о том, что все заканчивается. Благостные речи о том, что покойнице теперь, безусловно, легче. Короче говоря, отмучилась. Как много слов было произнесено о Лильке, но никто почему-то не стал говорить о нас. О тех, кто ее окружал все последние годы. Я прекрасно понимаю, что все могло бы быть не так. Но все случилось, дабы в очередной раз мы получили шанс разобраться в нашей собственной жизни. И, на мой взгляд, шанс, полученный такой непомерной ценой, был упущен безвозвратно. Последующие события являются тому подтверждением. Я имею в виду конфликт с более самостоятельной частью монинских воспитанников — с интернатскими. Здесь я самым решительным образом приложил руку к тому, чтобы в жизни Монино произошло еще одно несимпатичное событие. В какой-то момент я участвовал в принятии решения о том, чтобы лишить интернатских той части денег, которые выделялись в том числе и для них. Оказывается, даже тогда я не понимал, что на самом деле происходит. Лишались денег именно те, благодаря существованию которых проект Монино стал вообще возможен. Все, кто в тот момент имели отношение к принятию решений, почему-то посчитали возможным рассматривать интернатских, как равных себе, при этом не давая им права голоса. Мы придумывали правила игры, годящиеся, для более-менее самостоятельных, сознательных, может быть, даже образованных людей, забывая при этом, что интернатские совсем не такие. Вместо того, чтобы заниматься построением жизни, приемлемой для них, мы вынуждали их подстраиваться к тем условиям существования, которые считали удобными для себя. Привести все это могло только к конфликту, что неизбежно и воспоследовало. В итоге около года жизни было потрачено на бесплодную войну, а результатом явился очередной исход людей из Монино. На этот раз воспитанников. Для чего же существовала в тот момент община? Вопрос остался без ответа. Хотя ответ напрашивался — для нас самих. С Монино у меня довольно устойчиво ассоциируется процесс раздвоения сознания. Мы говорим, что строим одну реальность, но реально строим другую. Возведение школы явилось для меня последней каплей. Именно тогда я все-таки проснулся. Возможно, я к тому моменту уже достаточно повзрослел для того, чтобы перестать отрицать очевидное. Может, даже поумнел, но это не факт. Короче говоря, когда школа была построена и не начала работать, я в первый раз очень акцентировано осознал то самое раздвоение сознания. И меня это не порадовало. Именно тогда я стал использовать совсем другую риторику в описании всего, что происходило в Монино. Начал от постоянных жителей требовать ответов на все те вопросы, которые у меня накопились. Я понял, что моя неосознанность в отношении монинской жизни вылилась в то, что я считал возможным не относиться критически к окружающей меня реальности, к своим поступкам. Я считал возможным просто руководствоваться только лишь словами других людей, не требуя от них подтверждения своих слов реальными делами. Именно тогда я стал мысленно возвращаться в прошлое, и все более целостная картина выстраивалась у меня в голове. Когда Миша Старостин все-таки счел возможным приехать в Монино и преподавать в школе, я подумал, что у Монино все-таки еще есть шанс. За последние годы это был, на мой взгляд, самый разумный поступок со стороны монинского круга. Это был шанс наконец-то начать вести именно ту жизнь, о которой так много говорили. Но по прошествии некоторого времени выяснилось, что призраки прошлого не оставляют монинских жителей в покое. Из ничего оформилась плодородная почва для новых непримиримых конфликтов. Уже тогда я решил для себя, в чем причина неспособности договариваться между членами общины. Я совершенно явно и недвусмысленно пытался донести основные смыслы до постоянных жителей Монино, до монинского круга, но, к сожалению, потерпел полное фиаско. Я не смог изменить ситуацию, Миша уехал, а с его отъездом проект Монино для меня закончился. Потому что все то, ради чего изначально создавалась община, возможно только в том случае, если люди будут приходить в общину. Если же имеет место совершенно обратная тенденция, я не вижу никакой возможности изменить ситуацию. Я уже много чего написал, вот только не уверен, что это все произведет на кого-либо впечатление. На самом деле, я всего лишь хотел бы, чтобы все, кто относит себя к монинскому кругу, все же задумались о том, что на самом деле происходило и происходит, и какое место они сами занимают в этой реальности. Мне бы очень хотелось, чтобы наконец поняли, что в течение многих лет мы все в разной мере создавали миф под названием «Монино». Можно долго перечислять все хорошее, что произошло за последние годы, но если рассматривать все же озвучиваемые цели общины, то совершенно очевидно, что общий результат, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Потрачено много денег, времени, душевных сил, но это не сделало счастливыми тех людей, которые изначально составляли основу общины — воспитанников. Можно говорить, что их жизнь могла бы сложиться еще хуже, но я предпочитаю оценивать происходящее с другой точки зрения — сделал ли я все, что мог. И ответ очевиден — нет. Более того, я совершал поступки, которые по-хорошему не должен был совершать. Думаю, что ко всем людям монинского круга эти соображения применимы в большей или меньшей степени. Я считаю, что уже давно пришло время для переосмысления всей нашей «монинской» деятельности и, может быть, даже для покаяния. Нельзя всю жизнь строить замки из песка — они могут рухнуть еще при жизни, причем в самый неожиданный момент, и тогда будет очень горько. Я оцениваю восемь лет, в течение которых Монино было и моей реальностью, как потерянное время. Я многому научился, но, тем не менее, ничего не построил. Все, что мне удалось сделать в рамках проекта «Монино», я расцениваю, как свой личный проигрыш, поражение. Неосмысленность, неосознанность всей монинской деятельности делает невозможным мое там дальнейшее присутствие. Не вижу никакой возможности для себя изменить то положение вещей, которое сложилось к сегодняшнему дню, а продолжать заниматься тем, чем занимался, я не могу и не хочу, потому что не вижу в этом никакого смысла. Я и без того достаточно занимаюсь самообманом по жизни, но мне бы не хотелось, чтобы в рамках помощи другим людям это стало помехой не только для меня, но и для тех, кто, может быть, доверяет мне или даже учится у меня. Я много слов мог бы еще сказать, много доводов привести, но, похоже, в этом нет необходимости. Я уже один раз высказывался довольно прямо на общем собрании. Я написал уже одно письмо с обращением ко всем вам. Я не получил никакого внятного отклика почти ни от кого. Думаю, что это письмо вряд ли нужно кому-нибудь, кроме меня, но, мне кажется, я должен был хоть что-то сказать. Я не расцениваю свой поступок, как поступок сильного человека. Но мне хочется в этой жизни сделать что-то хорошее. Чтобы тому были реальные доказательства. Я хочу добиться недвусмысленно хорошего результата. Проект «Монино» мне просто не по зубам. Спасибо вам за то, что нашли время прочитать мое письмо. Если кому-нибудь из вас все же захочется реально изменить ситуацию, я готов помочь. Большего, к сожалению, предложить не могу. С почтением и некоторым сожалением,
|
|
|
|
yandex.ru
